Calm Harbor |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Calm Harbor » Эпизоды » I've no remorse for what I do [Bleach]
●I've no remorse for what I do●
We say nothing
Holding it in
How did we travel this far
Knowing that our light will fade
Remember nothing
Let it all go
We'll live our destiny alone
Участники: Ichimaru Gin & Rangiku Matsumoto
Временные рамки: тысячелетняя война
Описание эпизода: когда судьба складывается иначе, и всё возвращается на круги своя, об этом можно очень сильно пожалеть.
Он любил её, она любила его - и вот это уже реальное садо-мазо.
- Вот незадача, - печалится Гин и вздыхает, ступая по разрушенным баракам третьего отряда. Впрочем, почти половина территорий других отрядов в таком же плачевном состоянии. От щита Общества Душ осталось одно воспоминание, а внушительная стена, которая с каждым годом всё меньше защищала элиту шинигами от угроз извне, походила на зев старика с выпавшими и прогнившими зубами. Прошли дни, когда это место хотя бы кто-то продолжал считать безопасным. Теперь Готей – одна из главных мишеней, беспрестанно терпящая удары и едва ли их переваривающая. К счастью, Гин не разочарован. Он всегда видел это место именно таким, поэтому теперь оно кажется как никогда гармоничным.
- Беспорядка хватает, - со вздохом соглашается Кьёраку, - но это ведь теперь не твоя забота. Мы договорились?
- Безусловно. Я же дал своё слово, - щурится Гин и расползается в змеиной улыбке. Той улыбке, которой не поверил бы ни один живой или мёртвый в здравом уме и рассудке.
- Кира в палатах четвёртого отряда. Его удалось спасти, - сообщает Шунсуй, поправляя шляпу. Он улыбается, но его улыбка ещё более фальшивая, чем у Гина. На его лице легла тень усталости и потери, добавляя ему морщин. За праздной беседой скрывается агонизирующий ум, пытающийся разобраться, как спасти остатки этого места.
- Вот как, - почти озадаченно вытягивается в лице Ичимару. Конечно, он ощущает присутствие его силы, и так же ярко он чувствует силу Мацумото и многих других. В этом разговоре действительно нет необходимости. Кьёраку просто пытается убедить себя, что принял верное решение. К его несчастью, Гин не собирается ему в этом помогать, рассыпаясь в уверениях или утешениях. Он и сам не представляет, к чему приведёт эта затея. Но понимает, что на крайний случай Шунсуй может зайти намного дальше. Отчаянные времена требуют отчаянных мер, - радует, каким сильным он стал.
Гин поддерживает эту ненужную беседу, потому что он любит подыгрывать. У него это прекрасно получается.
Почему Гин выжил – хороший вопрос. И у него было время об этом подумать, но это было скучным занятием, которое ничего не изменило бы в его ситуации. Как и не поменяло бы место его дислокации. Пожалуй, ответ мог бы дать разве что капитан Куроцучи, поэтому Ичимару согласен на все сто оставаться в неведении. А совету хотелось поскорее провести все формальные судебные процессы и убрать с глаз долой неугодных. Странно, что не на целую бесконечность лет. Гину присудили всего пять тысяч лет. Не такой большой срок, если сравнивать с восемнадцатью (точнее с двадцатью – за заносчивое сквернословие и неуважение) тысячами. К тому же, был велик шанс, что ему сократят его за хорошее поведение лет на двадцать, так что у него были все основания смотреть в будущее с оптимизмом.
Это был максимально быстрый процесс, потому что кому нужны пособники, когда можно грозно предъявить за уязвлённые самолюбие и эго самому презренному и теперь уже бессмертному врагу всея Общества душ, дурившему головы абсолютно всем и каждому (почти). Без лишнего внимания и хлопот Ичимару предоставили шикарные просторные апартаменты где-то на тридцатом уровне тюрьмы с одним окном, четырьмя стенами и целым полом. Потолок тоже был. Такой же белый и сводящий с ума. Но за время в Лас Ночес к белому цвету Ичимару уже привык.
Странно было, что ему не присудили смертную казнь, но Гин догадывался, что об этом похлопотали. Эка жалость – такая ирония была бы! Чудесным образом спастись, чтобы потом умереть на гильотине в лучших традициях зрелищ Общества Душ. Единственное, что узнал мельком Ичимару, - и почему он так обрадовался тюрьме, - так это то, что Маюри просил очень выделить его на опыты и сетовал, что это большое упущение и наука могла бы скакнуть вперёд, да и в разделке змеи ничего противозаконного нет, и вообще, он бы её потом сшил обратно, была бы как новенькая. Нет, спасибо, Гину хватило оторванных и продырявленных частей тел.
От присутствия чужаков, бесцеремонно ворвавшихся в Общество Душ, земля содрогалась на всех уровнях. Гин был уверен, что это ощущает даже запечатанный вдоль и поперёк Айзен в своём самом дальнем уголке тюрьмы. Он даже поспорил сам с собой, выдержат ли его апартаменты такой напор энергии и не рассыплются ли стены, как песок, потому что если уж сам главнокомандующий вступает в бой, то дело начинает пахнуть жареным.
К восхищению, стены тюрьмы выдерживают, как и скрепляющие её печати. Не выдерживают сами шинигами.
Кьёраку приходит к нему примерно спустя неделю после затишья. Гин уже догадался, что весь Готэй зализывает раны, принимая своё первое поражение. Почему противник отступил – это уже другой вопрос. Видимо, он получил, то, зачем приходил. Ну или думает, что получил.
Шунсуй начинает разговор, как всегда, иносказательно, и сетует сначала на волокиту с бумагами, затем на то, что и отдохнуть уже нельзя. Что-то пространное о решения. И между делом достаёт из-за пазухи две сакадзуки и маленькую бутылочку сакэ. Усевшись на пол и расставив своё очевидное угощение, он улыбается, выглядывая на Гина из-под шляпы. Гин улыбается ему в ответ.
- Если бы это был чай, я бы присоединился к трапезе с большей охотой.
- Если бы это был чай, вряд ли бы я сюда пришёл сегодня с таким предложением, - улыбается в ответ Шунсуй.
Как бы там ни было, собеседнику Гин рад. Приятно узнать последние новости и поговорить с кем-то. Пусть даже и за чашечкой сакэ.
«Ну, сыграл в ящик, и ладно».
Примерно такую шутку никто не оценил, когда Ичимару Гина, осужденного преступника, назначили… новым главнокомандующим Готэя после смерти Ямамото Генрюсая.
Им точно должен был быть Кьёраку Шунсуй, но все единодушно пришли к выводу, что тот настолько сильно хотел откосить от обязанностей и ответственности, чтобы продолжать спиваться, что готов был свалить такую ответственную позицию даже на преступника. Насколько возмутительно это было для каждого присутствующего? Достаточно, чтобы Гин согласился на эту безумную авантюру почти моментально. Примерно половина капитанов не стесняясь выразили своё презрение и максимальное недоверие, а некоторые и вовсе открыто отказывались от одной мысли, что им придется подчиняться такому скользкому типу. На стороне Ичимару, помимо того, кто это затеял, был разве что капитан Укитаке. Но он такой паинька, что не стал бы высказываться вообще ни при каких обстоятельствах. Будет занесён в календарь тот день, когда кто-нибудь заставить выругаться бесконечно вежливого Джууширо.
Оставалась разве что ещё одна деталь. Помимо того, что половина Готэя в руинах, добрая треть шинигами убита и ещё треть – на экстренной реабилитации у капитана Уноханы. У Гина не было лейтенанта. И его ещё только предстояло найти, потому что негоже капитану самому выполнять свои поручения. Тем более с его новым статусом.
- Ещё только утро, а вы уже пьёте, Рангику-сан? Капитан, верно, очень ценит вас, раз не против, - улыбается Ичимару, подсаживаясь к своей знакомой, - он ведь в хорошем здравии? Или тоже проведывает четвёртый отряд, оставив на вас всю… - он подцепляет пальцами горлышко бутылки и болтает ею, проверяя, насколько мало там осталось сакэ, - работу?
Он любил её, она любила его - и вот это уже реальное садо-мазо.
У капитана Кьёраку существовала фаза "после четвертой бутылки". Она знаменовалась тем, что он поднимал глаза к небу и ностальгически тянул вещи, от которых по спине начинали бежать мурашки. Они были достаточно иносказательны, чтобы не считаться разглашением засекреченных архивов Общества, но всё же давали представление о том, насколько всегда повторяется история. Войны, которые не были внесены в летописи. Зачистки, о которых не осталось следа в отчетах. Чудовища, которых больше нет, но их место не будет пустовать, потому что даже то, что стремится нарушить равновесие, пребывает в своем собственном равновесии. Вроде бы это должно было учить смотреть на вещи философски и даже с уверенностью: всё уже было, значит, всё пройдет и продолжится, что бы ни случилось; но Мацумото терпеть не могла Кьёраку в этой фазе. Она включала свой самый высокий смех, колотила его по спине с силой среднего шинкая и приказывала срочно перестать быть таким старым. Это всегда срабатывало. На "старого" он был не согласен, только и исключительно - в самом расцвете сил.
Но он был старым. Печать времени проступила на нем на похоронах лейтенанта первого отряда Чоуджиро, и осталась, вероятно уже навсегда, после поражения Генрюсая Ямамото. При нем он сколько угодно столетий мог быть лентяем-пацифистом, в крайних случаях не ссущим всерьез пойти против своего "деда Ямы", но вот старика, стоящего у истока тринадцати отрядов, не стало, и его возраст оказался вне чьей-либо тени. Они с Джууширо были первым настоящим поколением Готея, не переделанным из банды убийц, и сомнений, что главнокомандующим выпадет быть ему, не было. И Мацумото думала - по-прежнему ли он уверен, что всё пройдет, как всегда проходит, и продолжится? Что история пойдет на новый круг, а не перейдет во тьму, холодную, как дно колодца?
За одно можно было ручаться: если останется хоть кто-то, кто сможет писать, скрыть и замолчать то, что происходит сейчас, не удастся.
Правда, непонятно, кому этот билет в уроки истории должен внушать оптимизм. Точно не тем, чьи личные дела Рангику с самого утра закрывала с одной и той же резолюцией: "пал в бою". Всего по пол-минуты на одну жизнь и службу шинигами. И даже это больше, чем то время, за которое они были уничтожены: две тысячи душ за пять минут.
Ей стоило бы быть рядом с капитаном Хицугаей. Тот никогда бы не признался, но утрата банкая подействовала на него опустошающе, так же, как и на остальных капитанов, которых его лишили. С другой стороны, его разум без перерыва на уныние ту же начал искать альтернативные способы борьбы с превосходящим противником, и доставалось от этого разума сейчас простым мечникам во дворе. У Мацумото слишком дрожали руки, чтобы присоединиться, поэтому она согласилась даже на самую гнетущую бумажную работу, чтобы побыть одной.
Ее руки тряслись не от сакэ (выпивать одна она не любила, но были определенные исключения), и не от ужаса перед грядущим. В конце концов, она тоже не один день была лейтенантом. То, что ей хотелось сорваться с места и бежать непонятно куда, как школьнице – другое дело.
Параллельно с реальной жизнью она существовала в каком-то бесконечном муторном сне, словно разделившись на гигая и собственное дергающееся на крюке сознание. Это оно рыдало, требуя у четвертого отряда исцелить раны Гина и не понимая, почему это невозможно (она была почти уверена - они просто не хотели). Это оно от отчаяния согласилось на "экспериментальную технику" Маюри, на что теперь реагировало с содроганием. Это оно выло на общем собрании как отринувшая всякую гордость голодранка, которой Мацумото Рангику в целом и являлась, припоминало руководству все военные преступления на благо Общества, и, не точно, но вполне возможно, обещало выцарапать глаза и разодрать рожу капитану Кучики, высказавшемуся категорически за казнь.
Надо было быть сдержаннее. Возможно, тогда в тюремную охрану не выбрали бы специально самых глухих, слепых и асексуальных из когда-либо существовавших шинигами, реагирующих на ее попытки выбить себе посещение примерно никак.
И всё. Пять тысяч лет. И она даже не знала, не превратил ли его Куроцучи в какую-нибудь долгоиграющую грибницу. Хицугая предпринял героическое усилие и попытался утешить ее, буркнув, что Ичимару не из тех, в ком приживается яд (читай - он сам что угодно перетравит), и было почти больно смотреть на то, как неловко он себя при этом чувствует. Всё-таки он был еще очень молоденьким. И потом, у них были не те отношения. Ее чувства никоим образом не были и не должны были быть его проблемой. Поэтому она взяла себя в руки. Но крюк остался. В каком-то смысле ей было даже не привыкать, но...
Но вчера Кьёраку объявил свой ход конем, карьера Ичимару Гина совершила очередной головокружительный кульбит, и вместо тупой и одновременно пронзительной боли, локализованной и запечатанной в районе груди, Рангику впервые ощутила нечто другое. А именно - ярость. Нет, разумеется, это было и облегчение тоже, но что-то в ней не могло не кричать криком: куда, во имя короля и всех богов, его опять понесло? Неужели ему не хватило? Почему он не может просто... продолжать сидеть в камере? - спрашивал противоборствующий голос. Да черта с два он бы остался сидеть в камере на пять тысяч лет! С его знаниями и способностями он понадобился бы кому-нибудь гораздо раньше, но только не так. Не так!
И да, ей, как всегда, хотелось сорваться и побежать. Но та же злость пересилила это, отрезав: вот еще! Пусть хоть раз в жизни сам за ней побегает.
Куда там. При всей своей скорости, опережающей остальных на несколько шагов, Гин никогда никуда не спешил. Так что когда он появляется, то подходит своей неслышной деликатной поступью, так же деликатно прикрывая реяцу, и решает, что великосветски обсудить ее предобеденные питейные привычки это лучшее решение.
Мацумото рассыпает бумаги, вскидывает взгляд - и швыряет в него пустой пиалой. Потом переводит дыхание и вглядывается, с ужасом ожидая увидеть последствия "лечения". Но их нет, по крайней мере, на первый взгляд, на первое ощущение духовной силы. Гин... не перестает быть собой даже слишком. И в ее глазах как в зеркале отражается облегчение.
- Выйди и попробуй начать этот разговор заново, - говорит она. - ..господин главнокомандующий.
Он так тонко всегда чувствовал колебание её рейацу, и не важно, находится он в метре от неё или на расстоянии многих километров. Это словно чувствовать чужой пульс, и точно знать, в какой момент сердце замирает, а в какой ускоряется, только здесь было намного больше оттенков, и это вызывает улыбку уже не такую добродушную. Её легко было считать. И в этом был какой-то ненормальный баланс: его не мог прочитать никто. По крайней мере, в этом были все убеждены. Даже Мацумото была уверена, что не знает его, хотя на самом деле, она знала его чудовищно хорошо, просто не догадывалась об этом. А он не облегчал и не развеивал её сомнений, потому что в любом случае просто не будет. Но раз уж они снова здесь, как в искажённой разбитым зеркалом реальности, и раз уж в этот раз угрозу невозможно так просто увести подальше, в другой мир, достаточно большой и пустой, чтобы вместить даже самое неизмеримое эго, то и прятаться не было смысла.
Иногда Гину интересно, вернулась бы к Мацумото сила, если бы Сообщество Душ смогло найти способ убить Айзена. Но это лишь праздные размышления – он достаточно просидел в тюрьме, где было до ужаса скучно и единственным развлечением было покопаться в собственных мыслях и фантазиях. Он даже предположил, что Майюри-тайчо, вероятно, смог бы найти способ, но одна мысль об этом вызывает мурашки даже у него. Нет-нет, в ближайшую вечность он на территорию двенадцатого отряда ни ногой. И хорошо, что на собраниях он будет стоять в последних рядах. А лучше сразу ему поручать любые задания через посредника, чтобы не пересекаться вообще никак и занимать пытливый ученый ум круглые сутки без выходных. Когда учёный при деле – всем вокруг спокойней. Главное, что не ты в его клетке для изучений.
- Яре-яре, как официально. Никак не привыкну к новой позиции, - вздыхает Гин, поймав пиалу, - Вероятно, мне стоит быть посерьёзней, чтобы соответствовать должности главнокомандующего, но у меня лоб устает постоянно хмуриться. Не представляю, как у Генрюсая-доно это получалось. Он выглядел впечатляюще и жутко, - Ичимару снова улыбается. Наверное, он единственный, кого эта смерть не тронула ни капли. Даже Айзен мог бы похвастаться хотя бы толикой уважения к тому, что этот старик успел сделать в Сообществе Душ, но для Гина он был просто слепым стариком. Да, до чертиков сильным и пугающим, но все равно слепым и в равной степени упёртым. На этом здесь всё и держалось – на силе. Но времена неуклонно меняются, и, если ты не можешь измениться вместе с ними, ты умираешь. Круговорот жизни, которому подчинены даже боги смерти. К счастью, от Гина никто и не ожидал ни сочувствия, ни хотя бы чего-то отдалённо похожего на скорбь. Сказать, что ему мало кто верит, - и тем более доверяет, - не сказать ничего. Но в этом есть своя доля пользы. Не самое подходящее время, чтобы расслабляться и считать, что «теперь-то жизнь наладится». Пусть приходят на собрание сразу с мыслью «не знаю как, но он сможет всё сделать ещё хуже». И это в такой-то плачевной ситуации, в которую попал Готей! Вот где вера шинигами поистине безгранична, а фантазия способна расписать любую картину! Это приводит в такой восторг, что вызывает желание радостно хлопнуть в ладоши. А в следующую секунду кого-нибудь убить чисто чтобы проверить, насколько урок усвоен.
- Не хочется пока влезать в официальную рутину. Все эти приказы, поручения. Слишком бездушно и холодно это всё, - он невзначай крутит в пальцах пустую пиалу и говорит так, будто сетует на бытовые проблемы. Или будто «холодность и бездушность» - это не то, чем он сам является, – Когда беседуешь с глазу на глаз, как-то привычнее, ты не находишь? – Он улыбается шире и, конечно, не собирается «выходить и заходить обратно, как положено». И не потому, что это как-то неуважительно, а потому что ему нравится то, как вибрирует рейацу Рангику, когда он остаётся рядом. В компании Киры было забавно иногда увеличить давление духовной силы, но рядом с ней давление его силы становится тихим шелестом. И, тем не менее, это достаточно.
- Сейчас в Обществе Душ ужаснейшая нехватка специалистов. Как думаешь, Хицугая-тайчо ведь справится без тебя с задачами? – он не говорит прямо и даже практически не намекает на то, что и выбора-то у Мацумото особо нет. Достаточно было прислать адскую бабочку с сообщением, но это было бы так некрасиво и сухо, а он весь такой приятный и душевный. Пиала опускается на стол с гулким стуком и скользит по поверхности ближе бутылке.
Он любил её, она любила его - и вот это уже реальное садо-мазо.
Пожалуй, кое-что капитан Куроцучи мог бы и подправить, в сердцах думает Рангику, скомкав край шарфа. Между ее бровей пролегает такая глубокая складка, что Юмичика вскрикнул бы и вне себя от тревоги начал умолять ее поберечься. Но, кажется, даже чернокнижная наука отдела исследований не способна заставить Гина перестать выскальзывать водяной змеей из любой требующей искренности ситуации. Казалось бы, ничто не располагает к какому-то другому уровню разговора так, как ваша смерть у кого-то на руках. Но если вы Ичимару Гин, то последнее «прости, я не сумел» вполне стандартная предпосылка к тому, чтобы в следующую встречу поболтать об апокалипсисе как о погоде, а погоде - как об апокалипсисе.
С одной стороны, это вызывает облегчение. Она видела достаточно душ, долгое время одержимых одной идеей и единственным делом. Когда это дело оканчивалось, они заканчивались вместе с ним, выхолощенные изнутри, не способные начать что-то новое. Она даже не представляет, каково это должно быть – знать, что удар, которого он ждал столетие, не достиг финальной цели, и Айзен не мертв, а всего лишь терпеливо ждет своего нового часа, неважно через сколько столетий или тысяч лет. Но, может быть, именно это и делает меньше ощущение опустошенности: ничто не кончено, только поставлено на паузу. Паузу, в заполнение которой еще можно насладиться новыми неприятностями.
Ах, как Гин всегда любил неприятности. Он просто начинал лучиться, когда всё вокруг шло не так. В детстве их любимым развлечением было устраивать пакости в Руконгае: стравливать соседей, провоцировать драки в забегаловках, сочинять страшные небылицы для других детей. Ей нравилось играть, и с ее стороны это была беззаботная детская жестокость, так же легко сменяющаяся сердобольным желанием подбирать всех обездоленных щенят; а иногда ей намеренно хотелось сделать кому-нибудь гадость, чтобы отвлечься от постоянного чувства голода и слабости, заставляющего реветь в соломенный тюфяк по ночам. Гин веселился во время их похождений не меньше, но особое удовольствие доставлял ему не сам факт маленькой победы над большими недоумками, а наблюдение за их реакцией в разных ситуациях. Иногда его было не оторвать от этого, как от экрана современного телевизора, а иногда он устраивал из этого целое представление, развлекая ее точными предсказаниями того, кто что сейчас скажет или сделает. «Когда всё плохо, они или расцветают, или гниют». Рангику эти пристальные садистские наблюдения абсолютно не смущали и не особо заботили. Все равно лучшим было, когда после всего этого они сидели на скате крыши своей лачуги, жевали лепешку с хурмой и смотрели, как над лесом встает луна, такая же осенняя и терпковатая, как хурма на вкус.
Почему мы не могли просто продолжать это делать?
- Не ври, ты обожаешь официальность. Ты бы женился на официальности, если бы мог, - бросает Мацумото сердито, с готовностью наплевав на новую субординацию. Она злится до тех пор, пока не понимает, к чему он ведет, а тогда невольно расширяет глаза. Ей не хотелось бы, чтобы он слышал, как ее сердце пропускает удар, но ее реяцу всегда была перед ним как на ладони.
Подача, как всегда, чертовски мерзка и словно нацелена на то, чтобы заставить ее рассердиться ещё больше. Этакое выставление перед фактом, чтобы она встала в позу оскорбленного лейтенанта десятого отряда, которого затребовал себе какой-то хрыч, который даже не удосуживается с ней нормально поговорить. Она и вправду оскорблена. И потому, что хрыч с ней не разговаривает, и потому, что правда привязана к Хицугае, а оставлять его сейчас, когда он лишился банкая – очень плохое время. Да, конечно, он не сочтет это предательством, в Готее всегда приветствовались подобные переходы, и капитаны не возражали, если это способствовало продвижению их подчиненных по службе. Он разве что будет в своей очаровательно-стоической манере цундере переживать, как бы ее не постигла участь второй Момо Хинамори. Но официальное благословение не сделает уход из десятого отряда легче.
Поразительно, что Гин сумел выкопать у себя в душе. Да и то – он делает это не потому, что хочет видеть ее рядом, а по той же причине, по которой всё время до этого держал подальше от отряда Айзена и от своего собственного. У нее было время подумать об этом, и теперь она ясно это понимает. Ему нужно обезопасить ее, как какой-то артефакт, и при этом ему абсолютно всё равно, что она будет о нем думать. Ни с кем никогда не считался, а с ней – тем более.
- А ты сам хорошо это продумал? Так тебе будет гораздо неудобнее меня избегать, - привычным движением Рангику прихлопывает ладонью подъехавшую по столу пиалу, но больше не наливает. В его обществе она и так чувствует себя перепившей, и не в том смысле, когда мир благостен, а мужчин можно учить жизни, но просто упасть спать гораздо приятнее.
- Даже не знаю, как капитан справится, он без меня как без рук, - она всё же возвращает в голос свои обычные капризные нотки. - Я имею в виду, если ему не на кого будет орать, он совсем перестанет быть настоящим живым мальчиком... - издав ностальгический грудной смешок, она подается вперед и в секунду серьезнеет. - Но ты. Черта с два ты больше от меня уйдешь.
Мацумото злится, и в этом есть что-то приятно-естественное. Она вся слишком живая и не умеет скрывать свои эмоции, даже когда хочет казаться взрослой и очень серьёзной. В её голосе слышится детская обида, но, возможно, Гин просто слышит отголоски их прошлых, давно забытых дней. Кажется, это было три жизни назад. Это и делает настоящее намного более ценным, как ему видится. Вот в этом моменте, в блеске её глаз, в хмуро сведённых к переносице бровях, в резких движениях, хотя она сама – олицетворение плавности. Ему всегда казалось, что в этой её силе, и даже грубости (она споит любого офицера одиннадцатого отряда, просто зажав его одной рукой подмышкой), есть отражение того, откуда она пришла и через что ей пришлось пройти, чтобы выжить. Хотя, даже если очень постараться и представить её наследницей богатой семьи… без алкоголизма и рукоприкладства все равно фантазия была бы искусственной и нереальной. Внутри неё огонь, который так откровенно показывает, что ей не всё равно.
Поэтому так же легко она перепрыгивает из негодования в недоумение, отчего улыбка Гина становится чуточку более жесткой и широкой. Он соврет, если скажет, что ему не нравится выводить других из равновесия. Впрочем… он в любом случае соврёт, что бы ни говорил.
Укол в ответ он принимает с некоторым восхищением. Вопрос, на который бесполезно ждать ответа, и который не требует этого самого ответа, Рангику это знает. Должно быть у неё много претензий, целый список. Но отвечая на этот вопрос для себя… да, он хорошо об этом подумал. Более того – это было одно из его условий. Не столько потому, что рядом с ним будет безопасней (он признаёт, что у некоторых капитанов гораздо больше силы, особенно в потенциале), сколько она – хорошее связующее звено, которое находится на короткой ноге практически со всеми офицерами, старшими и младшими, знает их всех и, что немаловажно, умеет находить с ними общий язык. Непосредственно личную выгоду Гин найдёт в любом случае, а Мацумото… у неё будет достаточно времени, чтобы предъявить ему все претензии и обиды, которые особенно очаровательны по пьяни.
- Придётся найти тебе достаточно важных дел, - Гин убирает со стола руки и прячет их в широких рукавах белоснежного хаори, скрещивая. Конечно же, никто никогда за всю историю не видел, чтобы Рангику делала много дел. Или вообще делала дела… Такой состав первого отряда Готей запомнит на ближайшую тысячу лет, что иронично, учитывая абсолютное неравенство между тем, сколько сил в это место вложил старик Генрюсай, и сколько вложат они… А если так посудить… Гин даже немного приложил руку к разрушению этого места. Впрочем, если раньше с этим было согласно подавляющее большинство, то теперь официально все лавры достанутся исключительно Айзену Соске, который сидит сейчас на нцатом уровне тюрьмы и точно так же улыбается. Если дела будут плохи – Кьёраку и до него дойдёт. И, как минимум, они это знают наверняка.
Отношения Хицугаи-тайчо и Мацумото очень умилительны, но совершенно его не трогают. Наоборот, он в предвкушении от встречи с маленьким холодным принцем и со всей его немаленькой ледяной яростью. Может, они даже поностальгируют вместе, и капитан десятого отряда вновь попытается убить? Хорошие были времена, душевные. Но больше всего его радует настрой Рангику. Он подаётся точно так же вперёд и улыбается шире.
- Прости, в этот раз не уйду, - конечно, он не уточняет, за что просит прощения – то ли за тот раз на холме Сокьёку, к которому неизменно возвращает память, то ли за то, что действительно в этот раз не уйдёт, то ли за то, что не смог вернуть силу. Это и не так важно, поэтому он поднимается на ноги, - капитан Хицугая получит от меня официальное сообщение, - да, он их всё же любил. Именно поэтому в этот же момент адская бабочка долетает до него, чтобы передать распоряжение главнокомандующего. Гин едва успевает уйти в шунпо пару раз, прежде чем остановиться на крыше здания, поодаль от маленького грозного капитана и от того места, где от удара проломилась крыша.
- Хицугая-тайчо! Вижу, вы получили моё сообщение, - радостно взмахивает рукой Ичимару в приветственном жесте, не доставая занпакто из ножен несмотря на то, что у его собеседника настолько пылкая натура и несдержанная рейацу, что его виски начали покрываться льдом, а за спиной появился полупрозрачный силуэт дракона. Как всегда, грозен и решителен. Правда, теперь без банкая.
- Ичимару!
- Яре-яре, не люблю официальность, но разве ко мне не стоит теперь обращаться «Главнокомандующий Ичимару-тайчо»? – Он смотрит на капитана десятого отряда с довольным прищуром из-под серебряной челки. По сути, им нечего делить, но Хицугая инстинктивно чувствует в нём угрозу, и это нормально для любого живого существа. Не очевидно это только почему-то для Рангику.
- Я не знаю, что это за план такой, но я не прекращу убеждать Кьёраку-тайчо, что этот план был абсолютно бесполезен, глуп и ничто не заставит меня обращаться к тебе подобным образом, - он рычит почти что как маленький ледяной львёнок. У которого ужасающе много силы, при этом, - в тебе нет ни чести, ни уважения к этому месту! Последнее, на что я буду полагаться – это на тебя!
- Ох, но разве в такой критической ситуации не лучше ли для Готея отложить раздоры и выступить единым фронтом? Я думал, вы хотите избежать ещё больше смертей, - улыбка Гина не сходит с лица ни на секунду, - но, если что, можешь нашептать мне на ушко, кого тебе было бы не жаль отдать врагу первым делом.
Едва ли Гин успевает закончить фразу, как клинок Хьёринмару высекает искры, столкнувшись с вакидзаси.
Отредактировано Ichimaru Gin (2022-10-16 17:03:46)
Он любил её, она любила его - и вот это уже реальное садо-мазо.
Конечно, Рангику его прощает, что бы там опять ни было у него в голове. Он этого не заслужил ни капли, но, во-первых, сейчас очень неуместно и некогда развивать истерику (чем он явно и воспользовался, планируя визит), а во-вторых… точно ли это всё происходит по-настоящему? Да, во сне Гин никогда так ее не бесит, это говорит в пользу реальности. Но он жив, и здесь, и не собирается исчезать… ну, в ближайшую неделю. Менос с ней, с его мерзкой увертливостью. Этого всё равно больше, чем единственное, что было у нее в последние полвека - чувство тоски и бессмысленной недосягаемости. Когда-то она думала, что знает, почему он ее отрезал: у нее было мало силы, а у него много, и ему перестало быть с ней интересно. Это было обидно, но почти понятно. Но время шло, и вроде бы она должна была понимать всё больше, а по факту понимала всё меньше. Нечастые встречи продолжали оставлять странный привкус. Господи, какой дурень.
Она тоже поднимается, и, чтобы убедиться до конца, протягивает руку. Ей не хватает полсекунды, чтобы дотронуться до его спрятанных в рукавах пальцев – взмах крыльев бабочки поднимает бурю, которой точно не возникло бы, сообщи она Хицугае новость сама. Достославная рассудительность и адекватность капитана десятого отряда мгновенно превращается в легенду в реве его реяцу. Их с Гином связывает уже выливавшаяся в бой личная неприязнь, но всё же реакция чрезмерна. В конце концов, кого с Гином не связывает личная неприязнь?
Буря налетает в буквальном смысле, и Мацумото отскакивает из-под града проломившейся черепицы, успев прихватить самое дорогое – бутылку. Две серебристые молнии исчезают в шунпо, и ей следует сорваться за ними, но еще добрые полторы секунды она устало смотрит на голубое небо в дыре, затем делает хороший глоток прямо из горла, и уже после отталкивается от пола, стены и крыши мгновенной поступью. Она терпеть не может, когда это ей приходится быть адекватной. У нее другое предназначение, но мужчинам снова и снова обязательно нужно всё испортить.
Обмен ударами так стремителен, что с ее уровнем зрение его просто не воспринимает. Скорее всего, Гина особенно тянет цепляться к Хицугае, потому что они оба были вундеркиндами, но при этом использовали это кардинально по-разному. Сейчас, в непрекращающейся белой вспышке и звоне занпакто их почти не отличить друг от друга, но приходит момент, когда они отбрасывают друг друга. Воспользовавшись им, Мацумото кидается вперед, и уже Хайнеко принимает в блок занесенный для новой атаки Хьёринмару. Ух, даже без банкая она этого никому не рекомендует.
- Придите в себя, капитан, - с усилием выговаривает она, чувствуя, как под варадзи крошится черепица, как ладонь неумолимо примерзает к рукояти, и как Гин улыбается позади. – Вы никогда ни на кого не нападаете без веских причин и доказательств. Не время для внутренних распрей. Или вы хотите, чтобы Зараки-тайчо пришел к нам спросить, что за вечеринка без него?
В глазах Хицугаи напротив проступает стыд, сменивший гневное удивление. Он сам знает, что среагировал недостойно, и тем более зря позволил себя спровоцировать. Давление холода гаснет, и Рангику, отступив и убрав меч, с облегчением встряхивает ладонью.
- Ты быстро определилась, Мацумото, - сухо выговаривает наконец Хицугая, вкладывая занпакто в ножны. Посыл ясен: лейтенант в бою всегда защищает своего капитана.
Ну вот, обиделся. Обернувшись, Рангику посылает Гину, безмятежному как летнее небо, страшный взгляд.
- Вы бы сами велели мне следовать протоколу, если бы встали с той ноги. Если Совет отзовет назначение, приказ будет считаться недействительным. До тех пор… - о, она знает это выражение глубокого и слегка саркастического упрямства: юный Тоширо собирается сходить проверить, а не скончался ли случайно Совет сорока шести еще разок, раз выходят такие назначения. – Я прибуду в казармы первого отряда в течение суток, Ичимару-тайчо, - «как только передам дела», полагается сказать здесь, но все знают, что у нее с делами.
Она видит, что они собираются обменяться любезностями напоследок, и выходит за пределы регламента быстрее, чем Бьякуя в шунпо.
– И всё! Всё! Не разговаривайте больше друг с другом, раз не умеете! – свирепо прикрикивает она, несколько раз махнув рукой в жесте, очень непочтительно разгоняющем старших по званию по разным углам.
С Хицугаей-тайчо они долго сидят на деревянном крыльце перед пустой тренировочной площадкой. Почему-то им обоим вспоминается прежний капитан, Куросаки Ишшин. Некоторое время Хицугая дуется; потом, наконец, снисходит до хмурого:
- Место в первом отряде – честь… даже в таких обстоятельствах. Я просто рассчитывал на твои способности, чтобы компенсировать отсутствие банкая и вернуть его, и, наверное, слишком воспринимал это как должное.
- Серьезно? Вас это беспокоит? По-вашему, я в Хуэко Мундо перевожусь, что вы не сможете на меня рассчитывать?
- Меня не это беспокоит, - признает он после паузы. – Не доверяй ему слишком сильно.
Произнося это, он пристально вглядывается в горизонт, и, пока он это делает, Рангику поворачивается к нему, сгребает и стискивает что есть мочи, уткнув носом в свои обрезанные до плеч волосы.
- Ты так вырос с нашей первой встречи, Хицугая Тоширо, - говорит она, и, зажмурившись, смеется.
- М-мацумото, воздух! – задушенно сипит он в ответ, и. когда она еще через некоторое время его выпускает, отодвигается подальше, помятый и взъерошенный как воробей. Мир восстановлен.
Потом она всё же заканчивает писать похоронки. И остальным ребятам из десятого сообщает сама, чтобы избежать лишних пересудов. От всего этого ей до зуда хочется прикончить свою заначку сакэ под полом, причем целиком, но она откладывает это, чтобы навестить Нанао-сан. Невзирая на то, что у той аршин в одном месте, у них неплохие отношения – точнее, именно из-за ее строгости Мацумото всегда и хотелось к ней попривязываться (еще одно сходство в их с Кьёраку-тайчо вкусах). Нанао, война или не война, как всегда, страшно занята, но невольно поднимает голову от своей папки, когда слышит новости. Наверное, пытается представить ее в рядах первого отряда: единственную без усов и не за семьдесят на вид.
- Угу, - отвечает на ее взгляд Рангику, в прострации растекшись по столу. – Самого капитана мне спрашивать как-то неловко, вот я и решила, что лучше спрошу у тебя. Понимаю, что гибель Генрюсая-доно большой удар, но… у него белочка, что ли, случилась?
- Других симптомов, кроме хаотических решений, нет, - Нанао досадливо поджимает губы: безусловно, она недовольна, что Кьёраку «откосил», но и у нее есть черта, за которую она как лейтенант не переходит. – Впрочем, должна признать, вижу логику, которой он руководствовался. Извращенную, но.
- Да? Просвети меня. Гин блестящий стратег, у него куча способностей, о которых никто не знает, но почему просто не призвать его обратно в Готей? Главнокомандующий – это символ. Он должен олицетворять, объединять и тому подобное, ты поняла. А Гин только вызовет у всех пену у рта. Ты бы видела Хицугаю-тайчо сегодня. Он так не бесился с того момента, как я позаимствовала его хаори как жилетку на пляж…
- «Никто не знает» — это ключевое, - очки Нанао сверкают в лекционной манере. – Враг знал всё о командире Ямамото, обо всех банкаях, о наших уязвимостях. Но даже мы сами практически ничего не знаем об Ичимару кроме того, что он сотню лет был рядом с Айзеном и остался жив. Капитан считает, что это способно сместить акценты. Помимо этого, если взглянуть статистически, это не такой уж скандал. Трое из капитанов Готей – вайзарды. Общество изменяется, чтобы выжить. Я верю, что однажды придет время, когда Хицугая-тайчо вступит в полную силу и станет главнокомандующим, двенадцатый отряд перестанет быть собранием экспериментирующих на душах безумцев, а одиннадцатый… Словом, всё станет более совершенно. Но для этого нам необходимо выстоять.
- Ого, Нанао-чан, - приподнявшись и округлив глаза, невольно оговаривается по Кьёраку Мацумото. – А ты, оказывается, мастер речей. Если меня вдруг отправят в тюрьму, бронирую тебя в качестве своего защитника.
- Не говорите глупостей, Рангику-сан. Как видите, тюрьмы, наоборот, пустеют.
Разговор немного успокаивает, позволяя взглянуть на картину с новой стороны, но главного Мацумото Нанао не говорит. Она волнуется не за то, каким «символом» будет Ичимару Гин. Она волнуется за то, что с ним будет, когда начнется подсчет потерь после первого же его боя в новом качестве.
Остаток дня она тратит на то, чтобы добровольцы перетащили ее вещи, и на то, заняться чем ей в жизни бы в голову не пришло: соблазнением третьего офицера первого отряда, Генширо Окикибы. По итогу она приходит к выводу, что непосредственно с отрядом проблем, в противовес ожиданиям, не возникнет.
Всё это окончательно ее выматывает, так что, когда она наконец вступает в заповедные покои главнокомандующего, то ежится не от благоговения или ощущения своей недостойной избранности, а разве что от вечернего холода. Вокруг круглого бумажного фонаря снаружи вьются мотыльки, по лежащему внизу Сейретею горят сигнальные огни постов. Что-то, как обычно, полыхает в районе лаборатории двенадцатого отряда. И от чашки Гина на столе поднимается самый по-домашнему уютный пар. Интересно, он продолжает пить чай, чтобы Айзен на ндцатом этаже это чуял и завидовал?
- Еще немного официальности, - она показывает перекинутый через руку хаори, буквально сегодня вышедший из-под иглы, и расправляет его: темно-фиолетовая подкладка, черта номера отряда и цветок хризантемы. «Невинность и правда». Самый ироничный символ из тех, что когда-либо носил какой-либо шинигами. Она встряхивает его и поднимает повыше. – Будешь мерить?
Всё, что остаётся Гину – это улыбаться. К чему бы это ни привело, происходящее его определенно радует: и решение Мацумото, и взбешённый маленький Хицугая, который ничего не может с ним сделать. Что ж, этот вопрос он уладил. Подобная демонстрация должна сгладить дальнейшие претензии, хотя капитан десятого отряда никогда не перестанет относиться к нему с презрением и недоверием. Это хорошие качества. Гин вообще убеждён, что, когда веришь во что-то и полагаешься на кого-то – это признак слабости и недальновидности, тем более для капитана, на котором лежит груз ответственности за всех в его отряде. Ямамото Генрюсай верил в свою несокрушимость и стены Готея, и где он сейчас? Развеялся прахом и послужит удобрением для новой травы, которая если и прорастёт здесь, то очень нескоро. Айзен Соуске в принципе успел доказать, что верить нельзя даже собственным глазам. Но, кажется, не все учатся на своих ошибках. Ичимару хотел бы знать – предвидел ли тот подобное развитие событий, но тоже успел выучить многое, пока находился рядом с ним. Например, что знание всего и безграничная сила – могут быть невероятно скучны. А Гин, как всем известно, ненавидит скуку.
- Буду с нетерпением ждать вас, лейтенант, - змеиная улыбка становится шире, и Гин исчезает в шунпо. С первым и самым приятным пунктом он закончил. Осталось разозлить всего лишь оставшиеся десять отрядов, и с некоторыми он, честно говоря, совсем не хотел бы пересекаться, но, если уж согласился на авантюру – ничего не поделаешь. В конце концов, на этот раз никому не удастся отсидеть в сторонке. И он рад, что у него есть место в первом ряду, чтобы увидеть всё собственными глазами. Как минимум, большую часть этого представления.
____________
- Не пойми меня неправильно, я всё ещё считаю, что ты оскверняешь своим присутствием место первого капитана, - тихим мягким голосом проговаривает Унохана-тайчо, продолжая водить кистью по пергаменту, вырисовывая идеальные иероглифы. Ух, она даже не посмотрит на него, а у него уже холодок по спине бежит. С частью капитанов он бы вообще не хотел иметь никаких контактов. Это весело, но у любого веселья есть свой предел. – И даже моё уважение к капитану восьмого отряда не повлияет на моё отношение. Но я понимаю, почему он так поступил.
- О, значит, в примирительной чайной церемонии, которую я планировал на этот вечер, нет смысла. Придётся всё отменить, - это могло бы быть шуткой, но в первом отряде действительно нашлось много чаёв, сборов и даже чего покрепче. У старика Ямамото явно был вкус. А ещё ужасающая приверженность традициям и обычаям. Не удивительно, что рядом с ним Кьёраку-тайчо быстро спился – каждый раз наверняка подливал в чашку чая пару капель крепкого. В Уэко Мундо вот такой роскоши не было. Был просто чай.
- К сожалению, в этот раз у меня есть более важные дела, - она аккуратно складывает бумагу, бережно проглаживая сгибы, и оставляет подпись на чистой стороне пергамента.
- Что же, видимо, наше близкое знакомство вновь откладывается. А я так надеялся, что мы подружимся, - шутливо и беззаботно отзывается Ичимару. На капитана это не производит никакого впечатления. На её лице нет и следа той ужасающе вежливой беззаботности и радушия, которое она излучала. Что же, если все будут такими мрачными просто потому, что выкосили половину Сообщества Душ, то с тоски он тут помрёт гораздо быстрее, чем от очередной атаки квинси.
- Главнокомандующий-доно, - так же тихо окликает его Унохана, не оборачиваясь, перед тем как он уходит, - не стоит забывать, кому вы обязаны своей жизнью, - наконец, она возвращает кисть на подставку и оглядывается. Поистине устрашающая женщина. Гин улыбается ей и покидает комнату до того, как давление рейацу становится удушливо-невыносимым. Он знает, что Унохана не стала бы тратить тогда силу на его исцеление. Были дела и поважнее.
____________
Гину кажется, что он видит очередной странный сон, извращенный его сознанием. После ста лет монотонного движения в одну сторону, перемен становится слишком много. Он знает, что и Кьёраку руководствовался не одной лишь тактикой и выгодой в принятии этого решения. Ему предстоит совершить ещё много ошибок. Путь наверх неизбежно устлан тысячью трупов, и вероятно, по этому параметру Гин тоже недостоин быть здесь.
- Не могу отказаться, того требует официальность, - он не скрывает тем, как наслаждается происходящим. Повернувшись спиной, он ждёт, когда Рангику накинет на него Хаори. Ему нравится, когда её пальцы касаются шеи, расправляя ворот, - как думаешь, мне тоже стоит отрастить бороду? Тебе придётся каждый день её заплетать. Уверен, для Сасакибе-сама это была невероятная честь и привилегия.
Проводы только-только закончились, и ещё не выветрился запах тех благовоний, которые любил бывший главнокомандующий, а его записи были неровно разбросаны по столу. Гин ещё не прикасался ни к чему, давая возможность рядовым самим насладиться своим горем, разбирая более ненужные вещи. Некоторым просто надо позволить упиваться своим несчастьем.
Единственное, что его радует – это что Мацумото, при всём желании, не сдерживает смешок.
- Отсюда Сейретей кажется совсем другим, - всё, что они помнят об этом месте из детства – это голод и огромную непроницаемую стену, за которой лучшая жизнь. Хотя она никогда не казалась такой Гину. Для него не было таких мест, куда бы он не смог попасть. И не сказать, что здесь ему нравится больше, чем нравилось там. Везде можно найти что-то важное, что сделает даже самый забытый богами уголок лучше.
Сейчас Сообщество Душ не просто в трауре. Оно в немом шоке переживает поражение куда более разгромное, чем то, которое сотворил Айзен. Его улицы тихие и пустые, многие дома разрушены. Даже здесь стена ещё не до конца отстроена заново. Работы прекратились, и надо бы за это с завтрашнего дня уже наказывать ответственных. Из башни безграничного дворца Айзена, больше которого было лишь его эго, тоже простирался внушительный вид на безжизненную, не первый взгляд, пустыню. Теперь Соуске находится на безгранично низком уровне тюрьмы, которая тоже не так велика, как его эго. Удивительный шинигами! Умеет вписываться в любое окружение, но для него всё равно нигде нет места.
- На тебе теперь много ответственности, но ты ведь справишься? – улыбается Гин, цепляясь за шеврон на руке Мацумото с номером первого отряда.
Он любил её, она любила его - и вот это уже реальное садо-мазо.
Гин кощунствует над мертвецами в их же покое, и Мацумото чувствует себя ужасно, потому что ей это тоже кажется уморительным. Вырвавшееся со смешком дыхание трогает белые волосы над белым воротом, занявшим свое место. Наверное, в детстве ей следовало меньше потакать ему и больше бить по голове, тогда бы они здесь не оказались. Но ему всегда нравилось быть ужасным, а ей нравились ужасные шутки, потому что, как любят напоминать всякие серые мыши с плоской грудью, она вульгарная.
Адресовав укоризненный взгляд его выступающему первому позвонку, она отступает назад, хотя легко может сейчас его обнять. Непонятно почему, прикоснуться к нему настолько же сложно, насколько просто к кому угодно еще. Но всё же накинутая одежда и ночная тишина, пронизанная пламенем поминальных свечей во всех отрядных казармах, окончательно убеждают, что происходящее реально. Ей кажется, что у Гина тоже были сомнения в этом, и это немного успокаивает.
Она смотрит туда же, куда смотрит он – вниз, на крошечные одинаковые крыши и лабиринты белых улиц, сейчас развороченные и оскверненные. Отсюда видны лишь самые крупные разрушения и халатность в восстановительных работах. Командующий Ямамото намеренно не закрывал обращенную к обрыву сторону покоев стеной, чтобы всегда видеть город как на ладони, но его присутствие всегда было где-то очень далеко.
- Мы прожили достаточно, чтобы знать, что меняется только угол того, как смотришь сам, - пожимает она плечом. Сейретей не был таким, как они мечтали, и он не такой, каким его видно отсюда на ладони. – Но я никогда не хотела жить так высоко… так дует, никакая прическа не выдержит.
Скорчив привычную гримасу, она отворачивается от пропасти – и искренне расширяет глаза.
- Ты серьезно? Да разумеется, я не справлюсь, - может быть, если бы на месте старшего капитана сейчас стоял бы Кьёраку… хотя нет, ему бы она сказала то же самое. Возвышенно врать надо было бы разве что Бьякуе, но такого не могло бы произойти даже в самой безумной альтернативной реальности. Разве что они остались бы двумя последними шинигами в мире. Что до Гина, то она слишком долго позволяла ему держать себя на расстоянии официального «доброе утро, Ичимару-тайчо, я вынуждена просить вас перестать доставать моего капитана». – Бери еще одного лейтенанта, чтобы действительно был в курсе ценностей первого отряда. Окикиба вполне подойдет. Ведет себя так, будто лет триста не видел женщины, но в остальном отличный офицер.
Вот это боевой дух, вот это воля к победе! – откровенно читается в его ответном лисьем прищуре. Но Мацумото не стыдно. В целом, в текущих условиях она считает себя идеальным лейтенантом. Ну, например, у нее нет банкая, чтобы квинси могли его украсть. Кроме того, как она вдруг осознала после разговора с Нанао-сан сегодня, у ее назначения есть вполне определенная не практическая, а дипломатическая цель. Гину выгодны ее хорошие отношения практически со всеми отрядами, включая «вайзардские» (Шинджи Хирако – еще один капитан, который явно сейчас в полном восторге от возвращения на старую работу с новым начальством). Он знает, что она будет защищать его перед всеми, и делать это с гораздо менее мученически-постным видом, нежели некогда Изуру (бедный Изуру, говорили, у него отъело практически половину тела, надо будет обязательно навестить его завтра). Это значит, что… он действительно всерьез намерен заниматься этим, и принятый пост – не просто шутка ради обличения отчаянного лицемерия Общества Душ?
Но зачем ему это?
Рангику не понимает этого, зато понимает, что своими деловыми вопросами он убивает двух зайцев сразу, заговаривая ей зубы. Мол, как можно думать о чем-то личном, когда вершатся столь страшные и судьбоносные вещи. То, что ему это удается, дико злит. Отойдя, она сердито собирает по столу с издевательским почтением оставленные вокруг чайника бумаги, личную печать, четки с ониксовыми бусинами и другие мелочи, принадлежавшие покойному главнокомандующему. Всё это она складывает в один из стоящих у перегородки ящиков и относит к дверям. За перегородкой, которую она отодвигает, сидит на посту рядовой шинигами, и она отдает коробку ему.
- Отнесите к алтарю. Пусть что-то останется в отряде, а остальное заберут Кьёраку и Укитаке-тайчо, - они были его учениками, это будет правильно, если им останется что-то на память. А здесь музей точно никому не поможет. – В моем доме еще нет крыши и пары стен, поэтому сегодня я сплю у тебя, - продолжает она, задвинув перегородку, но не понижая голоса, от чего за дверью давятся и сдавленно закашливаются. Ничего, пусть привыкают к изменениям. Вернувшись к столу, Мацумото наклоняется, принюхивается к содержимому чайника – без особого энтузиазма – и выпрямляется, вздохнув.
- Зачем ты в это ввязался, Гин? Открыто командовать для тебя так же неестественно, как подчиняться кому-то, - и это особенно усиливает ощущение повторяющейся колеи. – Не говори, что это был единственный способ выбраться из тюрьмы. Правда, зачем?
Для Гина место никогда не имело значения. Никакого понятия о «доме», «уюте», «убежище». Для него это были сопутствующие декорации, которые рано или поздно всё равно переменятся или исчезнут вовсе. Кто знает, может, квинси удастся, наконец, стереть с лица земли всех шинигами, разрушить баланс мира и уничтожить саму жизнь. Может, в этом тоже есть свой баланс истории: сначала был практически уничтожен один тип душ, затем – другой. Честно говоря, ему уже нет до этого дела. Вместе с этим ситуация становится ещё более извращённой и ироничной: главнокомандующий, которому плевать на будущее всего Сообщества Душ. Всё-таки Кьёраку умеет не только пить, но и шутить иногда. Но у Рангику было своё место: Сейретей делал её куда более живой и общительной. Здесь она окружила себя друзьями и товарищами (хотя она везде могла бы стать душой компании). Здесь, казалось бы, куда более хорошее место, чтобы жить, в отличии от нищих улиц Руконгая, а она всё равно не может успокоиться и иррационально тянется к нему. И Гин уверен, что при всём при этом, она прекрасно понимает, насколько это не нормально и насколько эта ненормальность её не волнует.
Ей тоже страшно, как и всем, но Мацумото так уверенно скрывает это за бравадой, повещённой собственной некомпетентности и отчасти лени, что это завораживает.
- Окикиба? Ты его выбрала, потому что тебе будет им проще манипулировать? – и сваливать на него абослютно всю работу. Никто не устоит против обаяния Рангику. Лично Ичимару такой выбор не особо устраивает: Генширо кажется таким чопорным, ответственным и скучным… такого бы точно выбрал себе в помощники кто-то вроде Генрюсая. Но, вероятно, первому отряду действительно не повредит капелька ответственности. Какой у них там лозунг? «Правда и невинность»? Что ж, придётся Окикибе отдуваться за них всех.
Только когда невысокий стол освобождается от лишних вещей, Ичимару обходит его, коснувшись пальцами края, и опускается на стул. Позади пустует держатель для меча, прикрепленный к стенке, а над ним – пергамент в золотой оправе, на котором каллиграфически выведено: «Если признать свои ошибки, вскоре исчезнут и последствия этих ошибок». Гин изучает оставшиеся пару книг на столе и, в целом, даже не против, чтобы они тут остались. Может, кому-то станет легче оттого, что он посчитает, будто Ичимару пользуется мудростью древних мыслителей.
Пока Рангику общается с офицером, Гин решает, что хочет внести ещё одно изменение, поэтому достаёт пустой лист, подвигает ближе чернильницу, берёт в руки перо и принимается выводить слова. Когда он заканчивает писать, то сворачивает лист в трубочку и поднимает взгляд на Мацумото, которая уже кружит рядом. Его забавляет, как она умудряется смущать абсолютно всех подряд, но сам никак не комментирует заявление о том, что она останется здесь. В ответ на вопрос, он протягивает ей скрученный лист бумаги, и когда она пытается сердито его забрать, снова наклонившись, поспешно убирает руку так, чтобы Мацумото до неё не дотянулась. Он не может не отметить, какой особый акцент на этом действе и в этот момент делает тот факт, что этот стол расположен чуть ниже, чем обычные столы. Гин поднимает руку с запиской и ждёт, пока Рангику обойдёт стол и окажется рядом с ним.
- «Зачем» - самый бесполезный вопрос перед лицом конца света. Ты так не думаешь? Если обществу душ суждено пасть, самое бездарно потраченное время – это время в тюрьме, - так что да, у него могут быть очень эгоистичные мотивы. Но даже если причина не в этом… его мотивы всё равно всегда будут очень эгоистичными, и ему с этим комфортно. Он позволяет Рангику забрать записку, в которой красуется фраза: «До возраста сорока лет лучше копить силы. Развязный образ жизни лучше вести после пятидесяти». И когда Мацумото её читает, он улыбается ещё шире, - попроси мастера заменить ту скучную надпись за моей спиной.
Да, они, наверное, заняты составлением прощальных речей и надгробных надписей всем усопшим, если сами не умерли, но Гин уверен, когда поступает приказ от главнокомандующего – время должно найтись.
Прежде, чем Мацумото опять раздражённо уйдет, потому что с Ичимару невозможно говорить нормально, он ловит её руку, легко коснувшись пальцами ладони. Жест настолько осторожный и аккуратный, будто он проверяет, точно ли может это сделать. Последний раз, когда они касались друг друга – это когда она взяла его в плен. Лучший момент в его жизни! И как и всё лучшее – очень недолгий. Но на этот раз контакт ничто не прерывает, и он ведет указательным и средним пальцами выше, до запястья, словно хочет нащупать пульс, а после уже более уверенно сжимает её пальцы в своих.
- Всё правда больше не имеет смысла, - Гин беззаботно откидывается на спинку стула и запрокидывает голову, приоткрывая глаза и глядя на Рангику, - Сейретей окончательно потерял свои границы. Как думаешь… чего от меня ждут другие капитаны в такой момент? Как думаешь… почему они продолжают подчиняться этой древней структуре и иерархии, когда она уже второй раз доказывает свою нежизнеспособность?
Гин не понимает, чем страшен хаос. Иногда именно порядок приносит несоизмеримо больше разрушений. Ямамото Генрююсай в своё время убил тысячи тысяч душ, чтобы принести им мир и порядок. Стоило ли оно того? Живые скажут: стоило. Мёртвые, скорей всего, промолчат.
- Айзен Соуске так стремился занять место Короля Душ… А я думаю, насколько это ужасающе скучно – сидеть там, где никого нет и просто наблюдать за тем, как мировой баланс то иссякает, то наполняется вновь, пока твоё тело растаскивают на куски по всем мирам. Возможно, Король Душ просто устал, поэтому допустил подобное. А ты что скажешь?
Вероятно, Мацумото скажет, что надо бы выпить и не забивать голову чепухой, и будет нескончаема права!
Он любил её, она любила его - и вот это уже реальное садо-мазо.
Господи, его просто невозможно загнать в угол. Точнее, технически это как раз не составило бы труда: достаточно только перевернуть этот идиотский мерзопакостный низкий стол, и... Что, Нанао-сан еще и не такое насилие применяет к своему капитану, а Хиери Саругаки - так и к чужим капитанам тоже. Разница в том, что все эти капитаны не склонны исчезать без предупреждения, а Гин - Мацумото по-прежнему кажется, что Гин исчезнет, если слишком сильно напирать на реальность происходящего. Только он всегда был способен делать с ней это. Вызывать этот страх. Все остальные не могли дождаться, пока он уйдет, а она не могла заставить его остаться.
- Ну да, - в другой момент она оценила бы произведенный ребрендинг приоритетов этого кабинета, потому что да, новое изречение на пергаменте ей гораздо больше по душе, нежели старое, но его игры разума и ловкости рук окончательно вывели ее из себя. - Зато перед лицом конца света имеет смысл продолжать делать вид, что наша последняя встреча не окончилась эпизодом твоей смерти... Или ты таким образом даешь понять, что больше в ближайшее время умирать не собираешься? Я, меносы побери, не Айзен, чтобы читать между строк мелкого шрифта! - скатанная в трубку записка с ее сверхважным первом заданием на должности мнется, сжатая в кулаке, и Мацумото резко разворачивается, чтобы проораться где-нибудь не так близко к сердцу и истоку жизни Готея 13. Но Гин ловит ее за руку.
Настолько же резко она застывает на месте, от отдающегося в ушах сердцебиения сначала даже неспособная по-настоящему прочувствовать прикосновение. Только когда чужие пальцы, скользнув по линиям ладони, накрывают откровенно колотящуюся вену на запястье, она медленно выдыхает. У него горячие руки. Рангику помнит это еще из детства. По всем признакам должны были бы быть ледяными, но на самом деле - сплошной сухой жар. В глазах от этого тоже начинает жечь, и она с усилием моргает, в очередной раз за день отгоняя слезы. Потом так же осторожно она проводит большим пальцем по тыльной стороне его ладони и острым костяшкам.
- Для меня всё имеет больше смысла, чем когда-либо, - возражает она, сверху вниз глядя, как под приподнятыми веками Гина проступает яркая голубизна. - А другие капитаны - так уж ли они преданы "структуре и иерархии"? Любой из них хоть раз, а может и не раз, шел против приказов Генрюсая. Все в конечном счете подчиняются только тому, во что верят. По мне, это единственное, что делает систему сносной. То, что на самом деле нет никакой единой машины. Есть тщеславие Маюри, есть берсерк Зараки, есть всем оскомину набившая гордость Кучики. Пока они живы... - она слегка запинается, но не сбивается: прогноз Бьякуи неутешителен, но он всё еще жив, - пока они есть, Общество всегда будет несовершенным - и именно поэтому жизнеспособным. Не скажу за всех, но, видимо, этого Кьёраку от тебя и ждет. Твоего несовершенства.
Это верх ее способности рассуждать о высоких материях, которые она, по сути, всё равно свела к конкретике. Ей далеко до космических масштабов и теорий о преимуществах хаоса перед порядком. Ещё ей кажется, что и Гину, в сущности, тоже не так уж важен космос, хотя он и способен им оперировать, как все чересчур умные души, не умея при этом совладать с тем, что лежит у них под носом. Ему важно, чтобы весь мир вокруг был максимально честен - весь, кроме него самого, конечно.
- Я скажу, что там, где никого нет, вообще скучно, - отрезает Мацумото вздорно. Король Душ, всем-то маньякам он не дает покоя! Он как вечный ответ на все детские обиды и комплексы по поводу размера своего мужского достоинства. Если ссышь слишком хорошо всмотреться в себя, просто измени чудовищно несправедливый мировой порядок, это же гораздо эффективнее!
Она не очень понимает, какого другого ответа от нее можно было ожидать. Ну, кроме "мне нужно больше накатить, чтобы такое слушать" и "я права, а ты не прав". Хотя она даже не уверена, о чем они сейчас спорят и спорят ли вообще. Просто всё равно она права, а он не прав.
Она осознает, что всё еще сжимает его руку в ответ, и сжимает уже чересчур сильно.
- Просто разберись с квинси. А я разберусь с Сейретеем. А потом уйдем. Вот в мире смертных, например, жить просто сказочно... столько обувных магазинов... - на этот раз она осекается, услышав, что несет чепуху, от которой ей самой больно. Над разрушенным городом это звучит вообще как бред сумасшедшей. Но даже если вторжение взращенного в тенях врага останется еще одной вехой в истории шинигами - может ли всё быть просто?
Отняв ладонь, Рангику наклоняется, распрямляет на столешнице скомканную записку и с остервенением разглаживает ее от заломов, буравя ее не менее остервенелым взглядом. Потом она относит ее бедолаге за дверью, передав приказ, а затем так же целеустремленно и безошибочно находит за перегородкой еще одну бесконечную комнату с низкой, пахнущей только вчера спиленной сосной кроватью. Ей не привыкать засыпать как придется и где придется (в основном, правда, выставив владельца со своего спального места), и, упав пластом, она растягивается как у себя дома. Но через минуту поворачивается на бок и всё же содрогается в долго сдерживаемом рыдании.
A walk along the road
Reveals a story full of pain
I wish I'd never come to be
So buried by the days
I curse the day and blame the world
For choices all my own
I got the patience of a dying man
Whose heart has turned to stone
Гин улыбается, потому что Мацумото говорит ровно то, что есть на самом деле. Она может злиться на это или считать чем-то несерьёзным, но всё дело как раз в простоте. Ямамото Генрюсай пытался собрать из Сейретеея по старой привычке машину для убийства, идеальный кулак. Он жил в те времена, когда не было ничего, кроме насилия, но как это удивительно – мир меняется! Даже он, абсолютно хладнокровный и ни к кому не привязанный… которому не нужны все эти узы, который не понимает, зачем нужна дружба, семья, хоть кто-то рядом… ему никогда не нужно было, чтобы его кто-то понимал, и он никогда не искал защиты. Ему нравилось наблюдать, но лишь с дистанции. И всё же, даже он попал в ловушку и впервые что-то почувствовал. И разозлился, когда это попытались у него отнять. Он не жалел о своём выборе, потому что ему казалось, это то, для чего он рождён: выслеживать добычу и пытаться её убить. Ах, эта бабочка оказалась ему не по зубам. Но он сомневается, что что-то другое хоть сколь-нибудь ему удавалось так же хорошо.
Но вот он здесь.
Убеждает себя, что выбор Мацумото Рангику в качестве лейтенанта – это стратегически верный ход. И её тоже в этом убеждает. Как и всех остальных. Она знает больше, чем хочет сама признать. Её в этом нельзя винить, он такой же.
- Как скажете, лейтенант, - улыбается Гин на очевидно верное распределение зон ответственности и целей. Мацумото сжимает его руку с такой силой, будто это то, что необходимо ей, чтобы поверить, что это всё реальность, и он не собирается уходить снова. Он не против. Возможно, теперь он сможет следовать за куда более важной целью, - звучит как очень правильный и простой план.
Она раздражается больше, потому что снова не может сдержать эмоции, а он… по-прежнему кажется хладнокровным. Вероятно, ему следует дать ей время, чтобы определиться, но какая жалость, что времени у них, как и всегда, катастрофически мало.
Он остаётся в одиночестве, в живом склепе первого отряда, всё ещё как насмешка над не так давно погибшим главнокомандующим. Кьёраку тоже боится того, что грядёт. Но неизвестно, кто больше был источником его страха: квинси или это место. Гин готов признать, здесь довольно жутко… это место накладывает печати и обязанности, которые обойти может разве что змея, проползая в щели и трещины. Его вряд ли хоть что-то способно загнать в угол…
В открытые сёдзи влетает адская бабочка – ни минуты покоя. Ему стоит к этому привыкать, да? Он облокачивается рукой на стол, уже не улыбаясь, и смотрит на неё холодным взглядом. Послание не успевает закончиться, как он резко вытягивает руку и сминает бабочку в пальцах. Крылья превращаются в чёрную дымку и распадаются в то время, как на фоне еле заметно подрагивает рейацу лейтенанта.
___
Гин мгновенно появляется на территории двенадцатого отряда, в одной из центральных комнат, пугая своим неожиданным появлением несколько ученых-шинигами. Подолы белоснежного хаори с цифрой первого отряда медленно опускаются вниз. Его улыбка чуть более жестока, чем обычно. Рядовые сначала теряются, а потом кто-то додумывается, что надо поклониться: это ведь новый главнокомандующий.
- Я бы хотел увидеть капитана Куроцучи. Не будете ли вы так любезны проводить меня к нему? – медленно тянет Гин, и его рейацу растекается по помещению, окутывая каждого присутствующего, сдавливая им горло и не позволяя сделать вдох. Он поворачивает голову лишь к одному, который ещё может двигаться, - неужели мне придётся просить дважды? – мелкий подмастерье, как следует вспотев, уносится в мгновение ока.
- Прошу, Главнокомандующий, ни к чему такие меры. Я заметил ваш визит, как только вы здесь появились, - недовольно проскрежетал Маюри, выплывая из соседней комнаты. Он был в одном лишь косоде с закатанными рукавами, и по его пальцам стекала кровь, - Если бы вы дали мне время и не отвлекали посреди операции, ничего бы ужасного не случилось, - Гин убирает давление своей духовной силы, чтобы муравьи снова могли дышать. Получив свободу, те рассыпаются по всей территории отряда, лишь бы быть подальше. Кроме Куроцучи Нему, которая непроницательна, как стена. Ичимару одаривает и её жёстким взглядом. У неё было теперь личное неприятие к этой даме.
- Полагаю, вы хотели узнать о состоянии Киры Изуру, вашего бывшего лейтенанта, - Куроцучи совершенно не спешит и не особо церемонится. Разве что для галочки. И всё больше заинтересованно следит за гостем.
Гин полагает, что так. Иначе зачем было посылать ему эту информацию среди прочей.
- Мы только закончили. Пока что результатов особых нет. Мы заморозили его состояние и предотвратили распад остатков его силы, которая поддерживает его душу. Может, вы хотите взглянуть? – Маюри улыбается своими золотыми и неестественно идеально ровными зубами, щурится довольно. Гин не хотел бы взглянуть. Но он всё равно следует за капитаном научного отряда в одну из тех комнат, где совершаются самые отвратительные опыты. Кажется, он был где-то здесь же. То, что осталось от Изуру, выглядит действительно жутковато. Возможно, гуманней было бы дать ему умереть. Но если к тебе присмотрелся Маюри, то тут не угадать: к добру это или нет. Куроцучи говорил об остатках силы, но Гин ощущает её как размазанную по стене кровь: её так мало, что удивительно, как она до сих пор не иссохла окончательно.
- Как это происходит?
- Не так, как в вашем случае, - косится Маюри, а после вытирает руки о представленное помощником полотенце и возвращается к приборам, чтобы вновь начать что-то там подкручивать и настраивать, - здесь опытные изыскания другого рода. Всё ещё никаких гарантий. Как и в вашем случае.
- Вы не сказали об этом Кьёраку Шунсую, - хмыкает Гин в улыбке. Ему интересно: если бы Кира сейчас пришёл в себя, не послужило бы присутствие призрака его бывшего капитана-предателя новым приступом, обернувшимся бы смертью.
- Нет. Мне было бы жаль потратить такой эксперимент. Думаю, вас бы попытались уничтожить, но смотрите… вы теперь Главнокомандующий! Я запишу это в свой список достижений, - Гин улыбается всё так же жёстко, когда смотрит на Маюри.
- В следующий раз не нужно отправлять это отчётом. Передавайте мне информацию лично, - рейацу Ичимару Гина вновь затапливает всё помещение, избегая разве что колбы, в которой плавали в жёлтой жидкости остатки его лейтенанта. Ещё мгновение, и он снова растворяется в шунпо.
___
Гин остаётся спать на рабочем месте. Ему хватает четырёх часов, чтобы выспаться. И по привычке разгрести несколько бумажек, уже заваливших его стол. Как только в окно пробиваются первые лучи солнца, он лениво тянется и поднимается с места. Вручив помощнику пару бумажек и наказав их разнести по отрядам, он идёт в комнату, в которой спал его лейтенант. Ичимару ступает совсем тихо, и даже его хаори почти не издаёт шороха, когда он опускается рядом с кроватью, складывает руки на её краю и упирается в них подбородком, глядя, как Мацумото спит. Даже во сне она продолжает хмуриться: вечно полна забот и переживаний.
Он поднимает руку и касается указательным пальцем складки между её бровей. Она заспанная, со следами слёз на щеках, но такая очаровательная, когда не понимает, что перед ней забыл Ичимару Гин.
- У нас много дел, лейтенант, - улыбается он почти что мягко, - вы же не думали, что посреди ночи они просто возьмут и исчезнут?
I'm a sinner in the worst way
So please, I'm asking you,
Light a candle, say a prayer for me...
There's nothing left to do
Cuz It's a slow farewell
My love, I sing to you
This lonely road runs straight to Hell
Он любил её, она любила его - и вот это уже реальное садо-мазо.
На пепелище лежать жестко и неудобно, черные угли тошнотворно хрустят под боком. Всё вокруг продувает воющий ветер, потому что она спит на скале Сокъёку. На пустой гигантской раме плахи вместо алебарды-феникса сидит облезлый гриф в маске Пустого. Уродская птица клюет что-то, долбя клювом деревянный насест, и звук стоит такой, словно колют лед. Внизу, под плахой, этого льда целая вываленная в саже груда. Лишь с трудом в ней можно узнать останки дракона Хёринмару. У обрыва скалы стоит Гин в своей белой арранкарской одежде; он медленно поворачивается лицом – и начинает рассыпаться шестеренками, из которых полностью состоит. Окровавленные зубцы рвут его кожу, и детали сыплются, сыплются под скрипучий недовольный голос Маюри…
Мацумото дергается, просыпаясь, и несколько раз моргает, с усилием сомкнув и разомкнув веки.
- Гин, - выговаривает она хрипло, почти севшим голосом, как будто ее крик во сне был вполне настоящим. Он не исчезает, продолжая почти вплотную рассматривать ее как экспонат, и реяцу вокруг него шелестит тихо, гладко и серебристо, разливаясь по покою главнокомандующего, который тоже всё еще реален. Пара секунд, и Мацумото, придя в себя, резко подскакивает, сев в кровати и загородив ладонью лицо.
- Ичимару Гин, я тебе еще сто лет назад говорила, что нельзя слишком близко смотреть на женщину с утра! – возмущается она, пытаясь наощупь определить, насколько опухла от сна и слез. Сто лет назад она за такое «доброе утро» (сейчас почти любого в Обществе Душ напугавшее бы до инфаркта) запросто дала бы ему по голове, но теперь он ее капитан, и… а впрочем нет, к меносам, он ее больше не посадит на эту официальную цепь. – Когда придешь ко мне в постель, тогда и будешь смотреть сколько хочешь, - заключает она, великодушно опустив тот факт, что, строго говоря, это его постель.
Ей хотелось, чтобы он пришел. Она не считает, что ей должно быть за это стыдно. Правда, прозвучало бы эффектнее, если бы к последней фразе она успела причесаться и умыться волшебным юмичиковым травяным отваром. Ощущения от первой ночи на новом месте примерно такие же, как когда Айон оторвал от нее порядочный кусок, только после этого кто-то еще и по голове палкой добавил…
- А дела не исчезли потому, что еще жуткая рань, - спустив ноги и нашаривая варадзи, ворчит Рангику себе под нос, потому что почему-то ей всё же стыдно. Наверное. Она не очень знакома с этим чувством, и не зря: оно абсолютно так себе, как будто съела что-то не то. – Как правило, чтобы они рассосались, надо подождать подольше, а не ломиться сразу всё делать, - эта житейская мудрость не раз спасала ее в тяжелые жизненные периоды. Вот, например, она подозревает, что ее новый кабинет сейчас засижен бабочками как загнившая лужа, но если там есть что-то реально срочное, то отправитель вышлет еще одну, и так будет понятно, что за дело стоит взяться… Если бы только квинси еще высовывали свои мерзкие рожи по расписанию…
- Хорошо, хорошо, я только умоюсь и буду готова выполнять распоряжения, - корчит она страдальческую мину сама себе.
Ну как – «только умоюсь». У офицера в коридоре Мацумото узнает, не было ли за ночь вестей из четвертого отряда о смерти кого-то из тяжело раненых. От отрицательного ответа настроение у нее немного улучшается, и, продравшись сквозь трех связистов Омицукидо, Генширо Окикибу и еще двух незнакомых шинигами в покое ожидания, она находит отрядную баню. В бане, в свою очередь, она находит девять мужчин не первой свежести, которые в скорости шунпо освобождают ей купальню, находят полотенце и интересуются размером косодэ, чтобы достать свежее. «Примерно вот такой», - говорит она, выкидывая свой им за дверь. Пусть порадуются, бедные девственники. Главное, чтобы не утащили шарф, он ей дорог.
Купальня у них роскошная - не просто деревянная кадка, как обычно, а настоящая каменная, с выходом горячего источника. Вот где бы собрания Ассоциации проводить, особенно с тех пор, как бассейна не стало… В теплой воде мозг ненадолго отключается от врезавшегося в память ночного кошмара и от того, сколько ужаса и смерти пришло в Сейретей, и стремится к чему-то рутинно-приятному. Да, ей правда нравится здесь жить, всегда нравилось. Нравятся общества внутри обществ, клубы, сплетни и всё то, что выходит за рамки унылой канцелярии. Но и вчера она была полностью искренней в своих словах. Она не знает, какую конечную цель ставит перед собой Гин сейчас, но если это когда-нибудь станет возможным, она бы ушла с ним. Здесь невозможно начать сначала, а это единственное, чего бы ей по-настоящему хотелось.
- Лейтенант Мацумото, разрешите доложить, - шепотом зовут через деревянную стену, заставив ее слегка взвизгнуть от неожиданности и чуть не погрузиться с головой. Потом она всё же распознает реяцу одного из связистов второго отряда. Да, эти ребята почти совсем не жуткие. – Это необходимо сообщить Главнокомандующему…
- У тебя же расширенный уровень доступа, ты можешь обращаться к главнокомандующему напрямую, - припоминает Мацумото.
- Да, но… возможно, вам было бы передать удобнее…
- Мне ужасно удобно, - она вытягивает ногу из воды, предполагает, что сквозь щель это отчасти видно. И вздыхает, понимая, насколько откровенно тот боится личной аудиенции с Гином. – Ладно, докладывай. Только чтобы очереди там за тобой не образовалось!
Никто не смог бы сказать, что она не умылась, когда она возвращается в кабинет первого капитана, где мастера как раз вешают свиток с новым ужасным изречением.
- Ичимару-тайчо, в Омицукидо спустилось сообщение, что Королевская Охрана планирует встречу с вами и ожидает информацию, когда вы будете готовы, - рапортует она. - Я так же жду распоряжений.
Вы здесь » Calm Harbor » Эпизоды » I've no remorse for what I do [Bleach]
